Триптих, как форма, отсылает нас к реликвиям храмов, к иконам, к ренессансным алтарям. Но мои фигуры — не архангелы, не святые, не персонажи догмы. Они — мы. Современные. Беспокойные. Их крылья тяжёлые, но они есть.
Их тела обнажены не для красоты, а для честности.
Они — символы не прошлого величия, а будущей возможности.
Это образ тишины, в которой может зародиться мир.
Это не религиозное высказывание, но глубоко духовное.
Это образ человечности в мире, где всё чаще побеждает бесчеловечность. Это манифест о свете.
О том, что даже в приглушённой палитре возможно сияние.
О том, что работа художника сегодня — не объяснять, а держать
пространство. Для тишины. Для надежды.
Это манифест надежды. Потому что искусство, способное говорить о боли с нежностью, и о вере — без идеологии,
И пока звучит этот голос искусства— у нас есть шанс.
Я говорю с классическим искусством не как с архивом, а как с живым телом. Мы с ним — из одного вещества: из тоски по гармонии, по человечности, по
вечному. Но если классика писала святых, то я пишу людей — нагих, уязвимых, хрупких. Если классика давала догму, то я — вопрос. Если тогда был культ, то теперь — диалог.
И именно в этом разногласии рождается общность.
Мы вместе ищем свет в хаосе. Мы вместе говорим: человечество способно на большее. Мы вместе утверждаем: искусство — это не украшение, а свидетель.
Моё искусство — это не бегство от реальности,
Это манифест о том, что мы не одни. Что даже в эпоху отчуждения остаётся пространство, где крыло касается
плеча, где жест несёт заботу, где тело не только страдает, но и светится изнутри.